Один американский биолог в шутку предложил такой критерий: "Прогресс это длительный процесс, результатом которого являюсь я!" К сожалению к такому определению прогресса далеко не шутя обращаются многие. Существует и другая точка зрения, согласно которой, прогресс есть просто переход от старого к новому и, следовательно, все, что появилось "после" прогрессивнее того, что существовало "до", поскольку же в слове "прогресс" заложен и некий оценочный смысл, сторонники такого взгляда по существу утверждают, что всякое "после" лучше своего "до".

Исходя из подобных предпосылок ничего не стоит объявить прогрессом и гитлеровский "новый порядок" и полпотовский режим и наркоманию, сравнительно с алкоголизмом, или даже СПИД.

Для того, чтобы доказать, что некое "после" лучше своего "до", необходимо обратиться к каким-то критериям.

Это, так сказать, внешний аспект проблемы свободы, внутренний же ее аспект сводится к выбору из всех возможных — наилучшего, т.е. такого состояния, из которого наиболее вероятен переход к следующему шагу, еще более богатому возможностью выбора. Способность к осознанию того или иного предпочтения, способность создания сложных многошаговых стратегий это и есть внутренний аспект свободы.

Субъективный фактор, связанный с представлениями о свободе, не позволяет положить эти представления в основу позитивного исследования истории. Гораздо продуктивнее, на мой взгляд, использовать другой критерий, имеющий непосредственное отношение к понятию "свобода" — способ социальной детерминации поведения людей — управление, поскольку существование всякого социума возможно только при том условии, когда поведение отдельных его членов детерминируется интересами целого.

Социум мы можем рассматривать двояко, как систему, элементом которой является индивид, а средой — внешний мир, и как среду существования отдельных индивидов. Анализируя, существует ли прогресс в методах управления, следует иметь ввиду оба этих аспекта.

В развитии общества несомненно можно выделить некоторые этапы, получившие название "общественно-экономических формаций". Популярные учебники обществоведения предлагают пятичленную схему (первобытнообщинная, рабовладельческая, феодализм, капитализм, коммунизм), не устраивающую меня по многим причинам.

Во-первых, положенное в основу такого деления представление о связи производительных сил (технологии) и производственных отношений, само по себе плодотворное, этой схемой не подтверждается — ни между рабовладением и феодализмом, ни между капитализмом и "социализмом" (начальной стадией коммунизма?) никакого технологического скачка не наблюдается, напротив, по некапиталистическому пути идут как раз наиболее отсталые (с точки зрения развития производительных сил) страны и народы.

В-третьих форма собственности, которая, согласно пятичленной схеме, является определяющим показателем общественно-исторической формации, понятие далеко не однозначное, и на практике, зачастую не форма собственности определяет формацию, а наоборот, — название формации — форму собственности (условились называть древне-шумерское общество рабовладельческим, значит и собственность будем называть соответственно). Собственность категория прежде всего юридическая. У многих народов древности земля считалась принадлежащей богу, сегодняшние историки толкуют это по-разному: земля, как собственность верховного правителя, его рода, как коллективную собственность правящего сословия, наконец, как общинную собственность. Каждая из этих точек зрения опирается на факты не только юридического характера, но ни одна из них эвристической ценности, на мой взгляд, не имеет.

На ранних этапах истории не имущество определяло роль тех или иных персонажей в социальной жизни, а наоборот, социальная роль — власть определяла те или иные формы общественного расслоения. Социальную психологию древнего мира нельзя сводить к европейским представлениям ХIХ века. Впрочем, отношения, явно проявлявшиеся в на заре истории, в завуалированном виде сопровождают ее и в дальнейшем.

Собственность не есть отношение между человеком и вещью — это отношение между людьми по поводу вещей, отношения, подчиненные более высокой категории — управлению. К анализу смены общественно-исторических формаций с точки зрения развития форм управления я и перейду в последующем изложении.

Экономическим базисом этой формации является присваивающее хозяйство: собирательство, охота, рыболовство. Присваивающая экономика не может создавать прибавочного продукта и, следовательно, в традиционном обществе не могут существовать социальные слои, функцией которых является по преимуществу управление.

Экономическим базисом этой формации является по преимуществу сельскохозяйственная экономика. Возникает возможность создания прибавочного продукта, а, следовательно, и экономическая база для выделения особого социального слоя, занятого преимущественно управлением — возможность формирования правящих сословий.

Прибавочный продукт в сословном обществе не возвращается, как правило, в сферу производства. а целиком потребляется в сфере управления. (До нас дошли храмы, дворцы, произведения искусства, философские трактаты, созданные в эту эпоху, культурное наследие, которое несомненно являлось залогом дальнейшего прогресса общества, поэтому понятие "потреблялось" вовсе не означает "проедалось", "уничтожалось").

Новый способ обмена информации организует пресса. Нормальное функционирование товарного хозяйства включает существование демократических свобод (иначе пресса не может выполнять функцию обмена информацией). Социальное расслоение — противоречия между управляющими и управляемыми — из сословного преобразуется в классовое. Ведущим типом мышления становится формально-логическое, имеющее наилучшее философское обоснование в позитивизме.

Прибавочный продукт на этой стадии потребляется не целиком, часть его возвращается в сферу производства, которое становится расширенным. Вместе с частью прибавочного продукта в производство вторгается и его владелец — правящий слой берет на себя и экономическое и технологическое управление.

Собственность на информацию является, на мой взгляд, серьезнейшим недостатком индустриально-развитых стран. Собственность на продукты труда, воплощенные в материальной форме, вполне экономически оправдана — данный топор, станок или мера зерна могут быть использованы только в одном месте, с одной целью и общество заинтересовано в том, чтобы их использование было наиболее эффективно. Информация может одновременно использоваться в разных целях, использование информации не разрушает ее, поэтому собственность на информацию экономически не рациональна и, следовательно, безнравственна. Тот факт, что современные индустриальные общества не смогли найти иных стимулов для вложения труда и капитала в производство информации, кроме тех, что связаны с собственностью на нее, говорит не в их пользу.

Основным каналом связи индикативного общества станут банки информации. Формально-логическое мышление уступит место диалектическому. (Как и аристотелевская логика, гегелевская диалектика появилась гораздо раньше того времени, когда им суждено было стать ведущими "алгоритмами" мышления, и та и другая до этого служили, с одной стороны, схоластическим спекуляциям и, с другой, — были объектами насмешек и глумления).

Индикативная форма управления требует от управляемых субъективной уверенности в компетентности советчика и отсутствии у него собственных интересов, которые бы противоречили интересам "потребителя" рекомендаций.

Во-первых, та или иная общественно экономическая формация в разных условиях проявляется в различных модификациях. Сословное общество было реализовано в одних регионах в форме восточных деспотий, в других — античного рабовладения, в России — в форме имперского крепостничества. Европейский (и японский) имевший очевидно и свои недостатки по сравнению с другими модификациями сословного общества, оказался наиболее "удобным" для перехода от сословного общества к классовому.

Формация, основанная на экономическом способе регулирования, тоже проявляется в разных модификациях (западноевропейская, венгерская, японская, североамериканская и т.д.), какая из них окажется наиболее оптимальной для превращения в индикативную — покажет время.

Во-вторых, говоря о переходе от одной формации к другой, более прогрессивной, и связывая этот переход с технологической революцией, я вовсе не утверждаю, что технологический скачек обязательно вызывает и социальную трансформацию. Технологическая революция делает возможным переход общества к новым методам управления, но будет ли эта возможность реализована, зависит и от многих других факторов. Те общества, которые освоив новую технологию не воспользовались этим, для социальных преобразований, обречены на стагнацию (так в Новой Гвинее освоение земледелия не привело к образованию сословий и возникновению государства).

В-третьих, переход общества от одной формации к другой вовсе не отменяет предшествовавших методов регулирования, ни сфер экономики, ни систем мышления — принципы, реализуемые на одной ступени развития общества, на более высокой не исчезают, но отодвигаются на второй план, уступая место более прогрессивным. Переход от традиционного общества к сословному не означал ликвидации традиции, но ее роль стала иной. Классовое общество не ликвидировало внеэкономического принуждения — полиция существует в самых индустриально-развитых странах, но внеэкономическое принуждение только "подпирает" новые, экономические методы управления. Сельское хозяйство и в наиболее развитых странах производит продукцию биологически необходимую для существования людей, но оно перестало быть основной сферой приложения сил и поэтому его функционирование оказалось подчиненным товарным отношениям, сельскохозяйственное производство стало отраслью промышленности.

В индикативном обществе (интерполируя эту тенденцию) можно предположить, что ни промышленность, ни сельское хозяйство не исчезнут, но коль скоро производство знаний станет основной сферой приложения человеческой энергии, их функционирование будет подчинено принципам ведущей отрасли человеческой деятельности.

В-четвертых, переход от одной формации к другой сопровождается передачей авторитета управления новой социальной группе. Шаман (носитель традиционной идеологии) уступает место князю (носителю внеэкономической власти), затем аппарат принуждения уступает свой авторитет организаторам производства. История учит нас, что там, где "бывшим" удается совместить и старые и новые функции, общество обрекается на застой (в восточных деспотиях царь совмещал и функции верховного жреца, в тоталитарных государствах аппарат принуждения брал на себя и функции организации экономики).

Индикативное общество может быть реализовано только в том случае- если наиболее авторитетной социальной группой станет интеллигенция — социальная страта непосредственно связанная с производством информации. Интеллигенция — единственная социальная группа, чья деятельность направлена на то, чтобы включить в самое себя все свое окружение.

В заключение несколько слов о российской истории ХХ века. Русский язык достаточно чутко создал слова "приказ" и "совет" для учреждений, связанных с соответствующими функциями. Слова "договор" среди русских учреждений, увы, не значится — Россия не успела как следует "прожить" формацию, связанную с экономическим регулированием.

Административная система могла предложить своим адептам немало соблазнительного, но у нее был серьезный недостаток: отсутствие жесткого алгоритма сменяемости власти.

Общества, базирующиеся на внеэкономическом принуждении, должно обладать высоким уровнем репрессивности. Для того, чтобы в этих условиях сменяемость высших должностных лиц не превращалась в кровавую вакханалию, такой жесткий алгоритм был определен, это было право наследования. В тех случаях, когда он давал сбой наступала война "Алой и Белой Розы" или "Смутное время". Чтобы быть действительно алгоритмом наследственное право должно было быть оформлено юридически и санкционировано морально-психологически. После Октября ни то, ни другое в России было невозможно.

В 1956 году Административная Система решила исправить этот недостаток — уровень репрессивности в стране резко понизился, а вместе с тем серьезно уменьшились возможности внеэкономических способов управления.

Ныне перед нашей страной стоит выбор: либо вернуться к внеэкономическим методам, со всей их неэффективностью, когда дело касается развития экономики, и всем риском, когда речь идет о борьбе за власть, либо перейти к экономическому регулированию, со всеми вытекающими отсюда последствиями, имея ввиду достаточно удаленную перспективу перехода к индикативному управлению. Будем надеяться, что выбор уже сделан.