Автопортрет на фоне органов

Автопортрет на фоне органов.

(Павел Судоплатов. "Спецоперации". М."ОЛМА-ПРЕСС". 1999).

Я хату покинул, Пошел воевать,

Чтоб землю в Гренаде

Крестьянам отдать.

М.Светлов.

Сегодня приказчик,

а завтра царства стираю

в карте я.

В.Маяковский.

Чтобы нас, мерзавцев, содержали в холе и

нежении, а прочих всех - в кандалах.

М.Е. Салтыков-Щедрин.

Воспоминания генерал-лейтенанта НКВД Судоплатова - интереснейший документ, позволяющий нам понять нравы, царившие в среде работников организации, с которой он был связан всю сознательную жизнь. Непонятно, как человек, столь умудренный в конспирации, так откровенно представляет своих коллег и себя самого в столь неприглядном виде. То ли автора подвел преклонный возраст, то ли он рассчитывал на иной круг читателей, для которого какие-либо убеждения и моральные нормы всего лишь способ манипуляции людьми.

В этой связи интересно сопоставить дату, когда книга была сдана в набор - 25.06.1997, и дату, когда она была подписана к печати - 12.08.1999. Вообще-то верить С-ву нельзя. Он говорит правду не тогда, когда что-либо утверждает, а чаще всего, когда хвастает или проговаривается.

Естественно, не имея доступа к засекреченным до сих пор документам, я не могу доказать того, что в 1941 г. Сталин пытался договориться с Гитлером о мире, ценой территориальных уступок (228 и сл.), не могу утверждать о причастности С-ва к тем убийствам, о которых он не сообщает сам, не могу доказать причастность Сталина к убийству Кирова, которое С-в категорически отрицает. Но умолчание о некоторых известных фактах, связанных с этим убийством (гибель охранника Кирова, безнаказанное появление в Смольном Николаева с оружием), лишает его доводы всякой убедительности.

Этих целей я перед собой и не ставил. Я попытался вычленить из текста мемуаров психологию тех, от кого зависели и, боюсь, все еще зависят судьбы и жизни простых граждан моей страны (с той только разницей, что они учились не по книгам Бухарина, а по лекциям С-ва и ему подобных (658).

* * *

В 12 лет С-в убежал из дома с полком красной армии. "Мое восприятие событий можно считать типичным для семьи с низким достатком, которым нечего было терять. Вполне естественно, я всей душой поверил, прочтя написанную Бухариным "Азбуку революции", что общественная собственность будет означать построение справедливого общества, где все будут равны, а страной будут управлять представители крестьянства и рабочего класса в интересах простых людей" (16).

Еще в начале 30-х годов он вспоминает о судьбе рабочих и крестьян в связи с голодом на Украине, при встрече с руководителями украинской компартии Косиором и Хатаевичем. Те объяснили комсомольцам (С-ву и его жене), что все это "временные трудности, которые следует преодолевать всеми возможными способами". Они так же объяснили, что необходимо "воспитать новое поколение, преданное делу коммунизма и свободное от всяких обязательств перед старой моралью" (21).

В 1938 г., узнав об исключении из партии своих учителей, (тогда для таких фигур это означало арест, а в данном случае, расстрел), он отнесся к этому без излишних эмоций: во время голода непоследовательный партийный лидер распорядился продать голодающим часть муки из неприкосновенного запаса. За что и получил партийный выговор. "Может быть, думал я, он совершил еще какую-нибудь ошибку в этом же роде. Повторяю снова: увы, я был наивен" (70). Не настолько, однако, чтобы вступиться за своих былых кумиров.

Свобода от всяких обязательств перед старой моралью обернулась для прошедших партийно-государственный отбор свободой от морали вообще, в том числе и коммунистической.

Рассказывая об одном из своих агентов, С-в передает историю его вербовки: В 1929 г. по доносу друга его арестовали "за незаконное хранение оружия и антисоветскую пропаганду". На самом деле пистолет был подброшен. В результате этой акции он был принужден к негласному сотрудничеству с ГПУ. (241).

Как опытная проститутка изображает из себя наивную девушку, С-в не перестает кокетничать своей наивностью на протяжении всей книги: "В те дни я искренне верил - продолжаю верить и сейчас, - что Зиновьев, Каменев, Троцкий и Бухарин были подлинными врагами Сталина. В рамках той тоталитарной системы, частью которой они являлись, борьба со Сталиным означала противостояние партийно-государственной системе советского государства. Вот почему мне казалось, что даже если обвинения, выдвинутые против них, и преувеличены, это, в сущности, мелочи. Будучи коммунистом-идеалистом, я слишком поздно осознал всю важность такого рода "мелочей" и с сожалением вижу, что был не прав" (88).

"Мы искренне и, безусловно, верили в безусловную честность наших непосредственных руководителей" (69).

Наивность нашего героя сразу улетучивается, как только дело касается его собственной шкуры. После "разоблачения" Ежова, когда началась очередная чистка "органов", С-в задумался: "Впервые мы боялись за свою жизнь, оказавшись под угрозой уничтожения нашей же собственной системой. Именно тогда я начал размышлять над природой системы, которая приносит в жертву людей, служащих ей верой и правдой" (99).

Однако все обошлось - С-ву поручили убийство Троцкого.

Следующий раз возмущение С-ва вызвали кампания против

"сионизма" и "дело врачей". Этому посвящена даже целая (десятая) глава воспоминаний. Объясняется это тоже очень просто - жена С -ва была еврейкой. Он опять боялся за свою семью и собственную шкуру.

Страхи проходят, и к С-ву опять возвращается прежняя наивность. С-в снова рассуждает о "менталитете идеалистически настроенных коммунистов конца 40-х - начала 50-х. Для нас самым ужасным преступлением <-> была фальсификация партийных выборов. Дело партии было священным, и в особенности внутрипартийные выборы тайным голосованием, которые считались наиболее эффективным методом внутрипартийной демократии. Поэтому, когда Анна рассказала мне, что партийные лидеры Ленинграда (Кузнецов и Вознесенский) фальсифицировали результаты выборов на партконференции, эти люди для меня перестали существовать". ( С-в делает вид, будто узнал о "ленинградском деле" только после того, как все "люди Жданова и соперники Маленкова" были расстреляны) (515, 516).

Пикантно то, что упомянутая С-вым Анна это А.Цуканова, заместитель Маленкова, с которой автор познакомился "в конце 40-х" на встрече в ресторане "Арарат" (508). Поскольку квартиры высшего эшелона власти прослушивались, свидание в ресторане было, скорее всего, деловым. Одна из глав воспоминаний так и называется "Соперничество групп Маленкова - Берии и Жданова - Кузнецова". Если обратить внимание на тот факт, что невестка С-ва работала в секретариате Маленкова (571), становится очевидным, на чьей стороне в данной сваре был наш герой.

Вполне возможно, что суровый приговор С-ву, как соучастнику Берии (15 лет заключения), который оставался в силе и при Хрущеве, и при Брежневе, отказ от реабилитации во все последующие годы (даже при Андропове) говорит о том, что С -в с большой вероятностью был причастен и к смерти Жданова. Реабилитирован он был только после августовских событий 1991 г. по рекомендации КГБ (660 и сл.),- " незадолго до ухода в отставку, главный военный прокурор прекратил наши дела и написал постановление о реабилитации". Сам С-в свою вину отрицает, но ... "на этом этапе следствия я решил действовать в духе советов, которые давал мой предшественник <-> своим нелегалам, пойманным с поличным и не имевшим возможности отрицать свою вину" (595).

"Во время похорон Сталина мое горе было искренним; я думал, что его жестокость и расправы были ошибками, совершенными из-за авантюризма и некомпетентности Ежова, Абакумова, Игнатьева" (с. 534). Отметим, что Берия здесь не упомянут.

Вспоминая о том, "что для усыпления бдительности Берии ЦК сознательно пошел на обман" С-в опять прикидывается простачком: "Все мы верили, что наше руководство ни при каких обстоятельствах не примет директивы для обмана членов партии, даже ради самой благородной цели. Я был настолько наивен, что верил: при Сталине все было по-другому" (578).

И при этом на всем протяжении книги С-в пишет о пытках, которым одни его коллеги подвергали других его коллег (94, 99, 169, 256, 257, 512, 525). Пытали и при Ежове, и при Берии, и при Абакумове.

* * *

Наивность С-ва тем более удивительна, что он сам многократно и с гордостью описывает, как лгала власть в целом и органы в частности.

"Наши заявления Рузвельту накануне Ялты в том, что советские граждане пользуются свободой вероисповедания, вовсе не означали конца противоборства с украинскими католиками или униатами" (409).

В "Спецоперациях" С-в утверждает, что в 1937 г. немецкие спецслужбы спровоцировали мятеж троцкистов в столице Каталонии - Барселоне, однако, другие источники (Р.Конквист "Большой террор", "Черная книга коммунизма", Дж. Оруэлл "Прощай Каталония") сообщают, что начало событиям положило нападение каталонской полиции на синдикалистские и троцкистские организации. Начальником полиции был В.Сала, по словам

С-ва, завербованный НКВД (76).

Полиция захватила руководителя троцкистов Андре Нина и упрятала в тюрьму, где работники НКВД пытали его несколько дней, затем его вывезли из тюрьмы и расстреляли. О пытках С-в не пишет, а о похищении сообщает следующее - оно было организовано группой немецких коммунистов, "участие немцев в этой акции подтверждало версию об участии немецких спецслужб к похищению своего агента из республиканской тюрьмы" (76). После убийства Нина, его организатор, Орлов, от имени убитого распространил антитроцкистский памфлет и создал версию о содействии немецких спецслужб побегу Нина из-под стражи. "Эта акция нанесла серьезный урон троцкистскому движению" (77).

При подготовке убийства Троцкого "важно было выдвинуть подходящий мотив убийства, чтобы скомпрометировать самого Троцкого и таким образом дискредитировать его движение. Если бы Меркадера схватили, ему надлежало заявить, что троцкисты намеривались использовать пожертвованные им деньги в личных целях, а вовсе не на нужды движения, и сообщить, что Троцкий пытался уговорить его войти в международную террористическую организацию, ставившею целью убийство Сталина и других советских руководителей". (с.120).

В 1978 г. накануне ареста руководителя солженицинского фонда Александра Гинзбурга, "Литературная газета" обвинила его в том, что на деньги фонда он устраивает пьяные оргии. Те же методы, хотя С-в тогда еще не был реабилитирован.

Лжет С-в и тогда, когда заводит речь о Степане Бандере, утверждая, что ему протежировали фашистские спецслужбы, и он сам служил оккупантам. За организацию убийства польского министра Перацкого Бандера был заочно приговорен к смертной казни. Немецкое правительство выдало его Польше (это признает и С-в). Смертная казнь ему была заменена в связи с амнистией, а не под давлением Германии. После нападения Германии на Польшу он не был освобожден немцами, а бежал из Брестской крепости, где отбывал пожизненное заключение. После провозглашения независимости Украины Бандера оказался в концлагере Заксенхаузен, а не просто был интернирован. Массовым уничтожением евреев во Львове занимались не бандеровцы, а мельниковцы (26,27,412).

Все противоречия между Бандерой и Мельником С-в сводит исключительно к борьбе за власть. Действительно бандеровцы и мельниковцы воевали между собой. Но причина этих стычек была совсем иная. Мельник считал фашистов освободителями Украины, а Бандера - оккупантами, с которыми надо вести войну. О репрессиях оккупантов против бандеровского движения я слышал как от тех, кто к этому движению принадлежал, так и от сторонников Мельника. (см. История Украины в лицах. 1995. Киев).

К сожалению, наши российские СМИ до сих пор не могут или не хотят разобраться в этой проблеме, и изображают всех украинских "самостийников" сотрудниками фашистских оккупантов.

С-в клевещет, когда, рассказывая о действиях во время Отечественной войны на Кавказе диверсионных отрядов альпинистов, утверждает, что эти отряды, находили поддержку среди всех горцев, и "только в Чечне местное население не оказывало им помощи"(235). О партизанском движении в Чечне сообщает даже БСЭ. Газета "Правда" (20.10.1942) писала: "Рядом с русскими встали черкесы, чеченцы, ингуши, осетины". Наверное, автор "запамятовал" сообщение партийной газеты, которой, как он уверяет, он свято верил.

В 1953 г. Сталин поставил вопрос об убийстве Тито. Ознакомившись с планом операции предложенный его коллегами из другого отдела, С-ов назвал его наивным, отражающим опасную некомпетентность разработчиков. "Мы должны отнестись к Тито как к серьезному противнику, <-> при этом я сослался на нашего агента, Джуровича, генерал-майора в охране Тито. По его словам “Тито был всегда начеку. К сожалению, он в связи с внутренними интригами, не так уже отличавшимися от наших, потерял расположение Тито и в настоящее время сидел в тюрьме".

Опять возникают сомнения в искренности автора. Последнюю фразу он Сталину явно не говорил. Если агент враждебного государства оказался в тюрьме, причем тут "внутренние интриги"? Если это действительно "внутренние интриги", то вероятнее всего С-в соврал Сталину, т.к. проверить был Джурович завербован или нет - было уже невозможно, да и без донесений агента можно было утверждать, что "Тито всегда начеку". "Упоминание высокопоставленного источника информации из службы безопасности Тито произвело впечатление на Сталина" (531).

Далее С-в замечает, что "досье на Тито включали в себя идиотские замечания Молотова: искать связи Тито с профашистскими группировками и хорватскими националистами". (532). Между тем граждане СССР и оккупированных им стран под страхом лагерей должны были верить или делать вид, что верят этому идиотизму. О том, как устанавливались режимы "народной демократии" в Польше, Болгарии и Чехословакии С-в мимоходом сообщает на стр. 381-383.

"Заместитель начальника Генштаба, генерал-полковник Штеменко, которому еще не было и пятидесяти, вынужден был уйти в отставку (как ставленник Берии). В действующую армию его вернул Брежнев почти 15 лет спустя для разработки планов вторжения в Чехословакию" (593). Здесь С-в пытается оболгать нелюбимого им Хрущева. БСЭ сообщает, что Штеменко в 1962 г., т.е. еще при Хрущеве, был назначен первым зам. главкома сухопутных войск. А в статье в "Военно-ист. Журнале" (1977.N2) говорится о том, что его вообще не увольняли из армии, а, только понизив в должности, перевели на периферию. Маловероятно, что автор ошибся за давностью лет - за всеми перемещениями людей такого рода С-в, как видно из его воспоминаний, следил довольно пристально, к тому же его сын, редактировавший книгу, (которому издательство выражает благодарность за помощь в подготовке издания) должен был сверять данные хотя бы по энциклопедии.

Иногда С-в врет просто смешно: "Из записей жены, следует, что я оставался в психиатрическом отд. в Бутырках больше года и все это время меня принудительно кормили. Я смог выжить только благодаря тайной поддержке жены. Через два или три месяца я начал чувствовать эту поддержку: каждую неделю в тюрьму доставлялась передача, и санитары выкладывали передо мной, чтобы пробудить аппетит,- свежие фрукты, рыбу, помидоры, огурцы, жареную курицу. (597). Очевидно, этими деликатесами и кормили принудительно нашего героя!

"На допросах меня не били, но лишали сна. Следователи, сменявшие друг друга до пяти утра, повторяли один и тот же вопрос: признаете ли вы свое участие в предательских планах Берии?" (594) Далее он пишет, что его лишали сна в течение трех месяцев (611).

Всякий, кто читал воспоминания заключенных сталинского времени, знает, что через несколько суток непрерывных допросов человек начинает засыпать в любом положении, и только жестокими побоями удается прервать такое забытье.

И полная несуразица: "Полковник Людвигов, начальник секретариата Берии, был арестован за то, что слишком много знал о нем и его любовных похождениях" (631). Как будто Хрущева больше всего заботила тайна бериевских амуров.

* * *

"Мотивы преступных репрессий, в которых повинны руководители страны и органы безопасности, были связаны не только с личными амбициями Сталина и других "вождей", но и с той борьбой за власть, которая всегда идет в их окружении. Эту борьбу прикрывают громкими лозунгами - "борьба с уклонами" в правящей партии, "ускоренного строительства коммунизма", борьба с "врагами народа", "борьба с космополитами", "перестройка" (5). (О борьбе с терроризмом (7) автор отзывается весьма положительно).

Этот взгляд, начиная с предисловия, С-в проводит через всю книгу.

"В течении 1936-39 годов в Испании шла в сущности не одна, а две войны, обе не на жизнь, а на смерть". Война между франкистами и республиканцами у нас хорошо известна. Но, оказывается, шла и другая война: "С одной стороны Сталин в Сов. Союзе. а с другой Троцкий в изгнании, оба хотели предстать перед миром в качестве спасителей и гарантов дела республиканцев и подчинить своему руководству испанское революционное антифашистское движение" (55). Этот тезис можно выразить и иначе - исходя из реальной обстановки и личного опыта, Троцкий не желал для Испании сталинской диктатуры, а Сталина устраивала только его диктатура, в ином случае франкистская Испания была для него предпочтительней.

"Чтобы понять природу ежовщины, необходимо учитывать политические традиции нашей страны. <-> Руководители партии и НКВД получили возможность решать даже самые обычные споры путем ликвидации своих оппонентов" (99).

"Я был не врагом народа, а врагом завистливых коллег - таков был заурядный мотив для травли в годы чисток" (106).

"Берия и его враги в руководстве страны исповедовали одну мораль. Единственная разница между Берией и его соперниками только в количестве пролитой крови". Впрочем, и этой разницы С-в не видит. С его точки зрения Хрущев, Булганин и Маленков совершали столь же чудовищные преступления (662, 663). Осужденный при Хрущеве, этот недочеловек приравнивает судьбы сотен тысяч людей, выпущенных из лагерей, условия в которых были гораздо страшнее его тюремного режима, к своей собственной. Прекращение пыток на допросах, огульных арестов, улучшение условий жизни населения страны для С-ва ничего не значат.

Впрочем, находясь под следствием, он оценил Хрущевские реформы (например, отмену репрессий жен арестованных и осужденных) и даже пытался ими пользоваться (587, 599, 613, 626).

С моей точки зрения, рассуждения С-ва о грызне в правящем слое искренни. Не стоит отрицать, что властные амбиции играют немалую роль в любом историческом событии, но не меньшую роль играют политические и моральные установки. Последние пониманию С-ва абсолютно недоступны.

Свары за власть не мешали превращению его окружения в блатную кодлу. Несмотря на всю свою "наивность", С-в с удовольствием цитирует остроту своего коллеги, сказанную еще в годы первых пятилеток: "В четвертом завершающем блат является решающим" (с.97).

По блату устраивают детей в дом отдыха (567), в институт (639), устраивают родственников на работу (479), получают разрешение на частную практику (245), получают квартиры (157), узнают государственные секреты (571), вмешиваются в ход следствия (600,603), получают поблажки в тюрьме (632,640,643).

Интересно само описание установления блатных связей: "Известие, что я буду находиться во Владимирской тюрьме, вызвало скрытую радость: в этом городе жила младшая сестра жены, ее муж был заместителем начальника ГАИ Владимирской области. Они жили в том же доме, где и все тюремное начальство. Со своими соседями мои родственники были в отличных отношениях. Вскоре на летние каникулы во Владимир приехал мой младший сын Анатолий. Там он познакомился со своими ровесниками - сыном начальника тюрьмы и дочерью его заместителя (623). На этот раз успех С-ва был не долгим, руководство тюрьмы сменилось и ему пришлось бы довольствоваться общим для всех режимом, если бы не "рацпредложения", направленные Хрущеву. За первое он с сокамерником получили два килограмма сахара (641), за второе им разрешили получать вместо одной пищевой передачи в полгода - две. Читатель может поразмыслить, сколько человеческих жизней стоит за этими гебистскими рацухами.

По блату становятся писателями (627) и даже философами (216). В качестве "видного философа" он рекомендует полковника КГБ в отставке, некую Морджинскую. В каталоге Публички я посмотрел труды Морджинской и ничего не нашел, нашел я Модржинскую Е.Д., защитившую докторскую диссертацию в 1964 г. Судя по названиям ее работ и по тому, что я просмотрел, Е.Д.- плохонький заказной публицист на темы "колониализм-сионизм-ревизионизм". Вероятнее всего С-в пишет о ней.

Мне стало понятным, почему обругав Хрущева, Маленкова, Горбачева, выставив идиотом Молотова, С-в ни одним худым словом не обмолвился о Ельцине, во времена которого писались воспоминания, Казалось бы, карьеру ему уже делать было поздно, репрессии не грозили, а ведь именно Ельцин разрушил все то, что С-в создавал всю свою жизнь. Поскольку органы - "ГПУ, позднее НКВД-КГБ (ныне ФСБ)" - такой ряд выставляет сам автор (19) - поддержали первого президента России, их неудовольствие могло привести к изгнанию его (С-ва, а не президента) из блатного сообщества.

Мало того, следуя новым веяниям С-в сообщает о том, что он был крещен в русской православной церкви, а так же о том, какую пользу государству приносили церковные служители, среди которых было немало агентов НКВД (240,252). Правда случались и "проколы" - "разведчика, посланного в тыл к немцам, выдал священник, агент местного НКВД, который к тому времени сотрудничал с гестапо" (201). Зато к партии он стал относиться гораздо строже - "создавался миф о здоровом ядре в ЦК во главе с Кировым в противовес Сталину", при этом описываются кировские амурные дела (84,85).

Суверенитет Украины, против которого С-в боролся всю жизнь (см. главы: "Смертельный поединок с ОУН" (22), "Разгром вооруженного националистического подполья" (408), теперь его вполне устраивает. Он осознает себя украинцем и беспокоится о судьбе украинского флота в Крыму (666). При этом "вес, который имела Украина" в рамках СССР, стал прелюдией к обретению ей статуса независимого государства" (432). А в том, что Украина оставалась в Союзе немалая заслуга С-ва. Прямо по Щедрину: "Чтобы нами, мерзавцами, сделанный вред за пользу считался, а прочими всеми если бы и польза была принесена, то таковая за вред бы считалась".

О воровстве или взяточничестве среди своих непосредственных коллег С-в не пишет. Сообщает о том, как наше государство попыталось присвоить испанское золото: в 1936 г. испанские республиканцы согласились сдать на хранение в Москву большую часть испанского золотого запаса, более полумиллиарда долларов. После опубликования этих сведений бежавшим на Запад агентом НКВД Орловым, в 60-х годах "наверху" было принято решение - компенсировать испанским властям золотой запас поставками нефти (70 и дал.). Почему за все эти годы о золоте не обмолвился ни один испанец, остается только гадать, вполне возможно, что все, кто непосредственно был связан с этой операцией, были уничтожены С-вым, но об этом он ничего не пишет.

Зато пишет о том, что "ЦК не всегда принимало меры по фактам взяточничества, "разложения" и т.п. по докладам Комиссии партийного контроля и органов безопасности. Сталин и Маленков предпочитали не наказывать преданных высокопоставленных чиновников. Если же они причислялись к соперникам, то компромат сразу же использовался для их увольнения и репрессий" (508).

Единственный из работников КГБ, упомянутый им в этой связи, это начальник кремлевской охраны, Власик, арестованный еще Сталиным, когда его осудили за растрату фондов на проведение Ялтинской и Потсдамской конференций и остававшийся в заключении до 1955 года, (525).

* * *

"В 1991 г. органы военной юстиции пришли к заключению, что дело Абакумова было сфабриковано и, хотя он нес ответственность за незаконные репрессии, он не был виновен в государственной измене или преступлениях против партии" (666).

Хороши же государство и партия, для которых страдания и уничтожение миллионов людей (в том числе и членов партии) не являются изменой. Изменой являются только покушения на власть верхушки или на их привилегии. Что касается лично С-ва, то у него к Абакумову претензий нет. Несмотря на то, что во время войны с Абакумовым были натянутые отношения, тот, став в 1946 г. министром ГБ, "проявил достаточно такта, чтобы не лишить меня тех привилегий, которые я получал в годы войны: мне сохранили государственную дачу, меня продолжали включать в список лиц, получавших сверх служебного оклада ежемесячное денежное вознаграждение, а также имевших право на спецобслуживание и питание в кремлевской столовой" (396).

После ареста Берии, проводивший обыски военный прокурор Суханов "был вынужден сознаться в краже ценностей из сейфов Берии и его подчиненных. За что был приговорен к 10-и годам тюремного заключения. Об этом скандале, хотя никаких официальных сообщений не было, говорила вся Москва. Это подорвало доверие к следователям, которые занимались делом Берии, и даже интерес к разоблачению всякого рода грязных интриг начал падать" (625).

Во-первых, здесь автор опять врет, интерес к такого рода "грязным интригам" в кругах тех, которых он называет "вся Москва", никогда не утихал. Во-вторых, огромное количество москвичей связывали с арестом Берии надежды на спасение своих близких из лагерей и тюрем, освобождение от страха самим оказаться там, о чем можно было С-ву прочесть в мемуаристике конца 80-х - начала 90-х годов. Но зачем ему было читать мемуаристику, если не только "вся Москва", вся Россия для него - только собственная блатная малина, вся наша действительность - только волчья грызня за власть и привилегии.

Вот, что пишет он, вспоминая о своих сокамерниках во Владимире: "Через год ко мне посадили сначала Брика (племянника друга Маяковского), арестованного при попытке бежать в США, затем Штейнберга (нелегала НКВД в Швейцарии в 30 -х г., отказавшегося вернуться из-за грозившей ему опасности быть расстрелянным и попавшегося после смерти Сталина на удочку обещанной амнистии), а позже бургомистра Смоленска при немцах - Меньшагина. "Наши отношения были вежливыми, но отчужденными. Хотя все они были интересные люди, но их прежняя жизнь и поверхностное знание нашей действительности меня раздражали" (632,633).

К интересам простых людей, которых он собирался защищать в ранней молодости, он потерял всякий интерес. Речь о произволе, пытках, расстрелах он заводит только тогда, когда это касается его самого или таких же, как он. Зато при упоминании о начальстве С-вым овладевает лакейский восторг.

С-в описывает свою первую встречу с большим начальством: "Нам с женой льстило, что такие люди, как Косиор и Хоткевич разговаривают с нами, как со своими товарищами" (21). Это еще можно понять - молодых людей, еще комсомольцев, принимают партийные лидеры с дореволюционным подпольным прошлым. Но и в дальнейшем он не только испытывает нечто похожее, но и не стесняется об этом писать.

"Ежов внезапно предложил, чтобы я сопровождал его в ЦК. Я был просто поражен, когда наша машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц" (37).

"В этот момент я испытывал те же чувства, что и в прежние встречи со Сталиным: волнение, смешанное с напряженным ожиданием, и охватывающим всего тебя восторг" (103).

7 ноября 1941 состоялся парад на Красной площади. "На моем пропуске стоял штамп "Проход всюду" - это означало, что я могу пройти и на главную трибуну Мавзолея, где стояли принимавшие парад советские руководители" (212). Мог, да не пошел, ибо хорошо знал свое место, знал, чем закончилась бы для него попытка появления на трибуне Мавзолея.

"Помню большой прием в Георгиевском зале Кремля, где я удостоился чести сидеть с ..." далее следует перечисление имен генералитета. (271 и сл.). Пропуск на Красную площадь со штампом "Проход всюду" и пригласительный билет на прием в Кремле С-в включил даже в фоторяд своих воспоминаний.

* * *

Читая "Спецоперации" не перестаешь удивляться, какой жуткий комплекс неполноценности терзал автора и ему подобных. Привилегии для них были не только материальными благами, но и показателем превосходства над всеми остальными, иначе не стал бы С-в столь подробно перечислять их читателю, той же цели служит и демонстрация своих блатных возможностей. Этот комплекс неполноценности оказывался сильнее животного страха, который они испытывали во время пресловутых "чисток".

Все вместе и каждый из них чувствовали, что их не за что уважать, уважение им заменял его суррогат - страх.

С упоением С-в пишет в предисловии, как ему и ему подобным "удалось создать ценой колоссальных жертв могущественное государство, ставшее сверхдержавой, державшее в страхе не только своих граждан, но и весь мир. Его сила была в ликвидации нищеты и разрухи, охвативших страну после гражданской войны (нищету: голод, бараки, коммуналки, начал ликвидировать нелюбимый С-вым Хрущев), в глубокой вере в правоту великой социалистической революции XX века. Именно поэтому, симпатизируя СССР, его напрямую и косвенно поддерживали такие великие умы современного мира - Бор, Ферми, Оппенгеймер, Эйнштейн и другие" (13).

Это в предисловии, а в тексте написано по-другому: "Идея пропаганды сверху коммунистической революции во всем мире была дымовой завесой идеологического характера, призванной утвердить СССР в роли сверхдержавы.<-> Такая возможность открылась перед нашим государством после подписания пакта Риббентропа-Молотова. Ведь отныне, как подтверждали секретные протоколы, одна из ведущих держав мира признавала международные интересы Советского Союза и его естественное желание расширить свои границы" (155).

"Ферми, Оппенгеймер и Сцилард, выступавшие против создания атомной бомбы, в своих доводах были совершенно искренни. <-> Действуя как антифашисты, они объективно превратились в союзников СССР" (333).

Автор проговаривается, противопоставляя субъективные мотивы деятельности западных ученых ее объективным результатам. Проговаривается он и в следующем: "Мысль Сталина сводилась к созданию опорной оси СССР-Китай в противостоянии западному миру" (471). В советском политическом жаргоне слово "ось" в значении "союз" употреблялась только в выражении "ось Берлин-Рим-Токио", по другому - "Антикоминтерновский пакт", к которому собирался примкнуть и Сталин. В "Политическом словаре", подписанном к печати в декабре 1939 г. и изданном в 40-м, "Антикоминтерновский пакт" вообще не упомянут, а про "ось Рим-Берлин" говорится, что "острие германо-итальянского союза направлено главным образом против Англии и Франции". Из этих оговорок, на мой взгляд, следует, что С-в не ощущал большой идеологической разницы между СССР и гитлеровской Германией.

* * *

Отечественная война - тот короткий отрезок времени, когда интересы правящей клики совпадали с интересами народа. Но и в этом случае совпадение было далеко не полным. Не будем уже говорить о том, как отдельные командиры бросали солдат в бой, иногда на верную смерть, чтобы к очередной торжественной дате взять рубеж, село или высотку. (К таким датам давали ордена и повышали в званиях).

"В 1943 г. Сталин отказался от своего первоначального плана покушения на Гитлера, потому что боялся: как только Гитлер будет устранен, нацистские круги и военные попытаются заключить сепаратный мирный договор с союзниками без участия Советского Союза" (с.173). Такой договор вероятнее всего сделал бы невозможной оккупацию Союзом восточной Европы, от которой она освободилась только в начале 90-х г., теперь уже прошлого века, но, сколько жизней было бы сохранено, если бы война кончилась на два года раньше!

История ничему не учит. По поводу реакции некоторых западных журналистов на события в Чечне, кажется, Никита Михалков цитировал пушкинское "Клеветникам России", забыв, что оно посвящено Польше, независимому суверенному государству, и что Россия, если иметь в виду ее народ, а не правящую верхушку, ничего от этого не потеряла. А те, чьи амбиции тешились, покорением поляков, давно сгнили и, если верить материалистам, "лопух вырос", а ежели подходить с христианской точки зрения - в аду искупают ту кровь, которую они пролили ради своей гордыни.

Это касается и сегодняшних наших властителей. Огромные жертвы в Чечне, как среди чеченцев (тоже российских граждан), так и среди военнослужащих, гибель и страдания солдат от неуставных отношения, повышение смертности, в том числе и из-за невозможности купить лекарства - кого из наших властителей волнуют подобные мелочи. Большевики, ограбив страну, создали гигантский "общак" (в "Словаре блатного жаргона" (М.1992) это слово обозначает "коллективную собственность воровской группы"), который теперь разделили по блату среди блатных.

К сожалению, неуважение к личности, которое продолжает демонстрировать наша власть, да и рядовые граждане по отношению друг к другу, очень часто сводит знаменитый вопрос "ты меня уважаешь?" к агрессивному утверждению: "ты меня должен бояться!" Отсюда тоска по Союзу, поддержка любой агрессии и страх перед всем миром.

16.09.2002. Ронкин В.Е.