Ныне стало модным подчеркивать противоречивость французской триады. Это действительно так. Но без свободы невозможны ни равенство, ни братство, в свою очередь, как и свобода невозможна без них. Европейское сознание научилось, далеко не сразу, находить некоторый компромисс между этими ценностями.

Коммунизм не как государственное устройство (до этого тогда было еще далеко), а как идея, пусть в значительной мере и утопическая, знаменовал собою левый фланг европейской (да и не только европейской) идеологии.

Сколь ни парадоксальным это сегодня покажется, коммунизм аккумулировал в себе основные европейские, восходящие к античности и христианству, ценности:

Свободу, как осознанную необходимость, как осознанный выбор, включающий в себя представление о личной ответственности за все последствия этого выбора, без чего невозможно никакое покаяние.

Справедливость вместо насилия. "Еще тогда (в отрочестве) я дал себе клятву посвятить свою жизнь борьбе с насилием" — писал из тюрьмы в 1913 г. своей аполитичной сестре Ф.Э.Дзержинский, еще не ведая, что он сам станет создателем одного из самых страшных аппаратов насилия в истории человечества. Письмо это не было предназначено для печати и, как и всякий фанатик, Ф. Э. не сумел вовремя посмотреть на себя со стороны. Но идея отмирания государства, как аппарата принуждения, уже в чисто пропагандистском смысле использовалась еще и во времена Хрущева.

Духовное братство людей (в том числе и интернациональное), братство по свободному выбору, а не по независящим от субъекта обстоятельствам, завещанные ранними христианством и исламом, вместо братства по крови или по подданству.

В России решили осуществить Свободу, Равенство и Братство сразу же и до предела. Это, с одной стороны, порождало больший энтузиазм и даже фанатизм в рядах преобразователей России (и даже, как они тогда мыслили, всего мира), с другой — попытка реализовать утопию приводила к прямо противоположному результату. "В результате — писал В. Шульгин — в ходе Гражданской войны красные побелели, а белые покраснели". "Фактически в этой войне победили мы!" — подводил он итог. Как только большевики пришли к власти слово "левый" в его политическом значении получило негативный оттенок, если дело касалось внутренних проблем: "болезнь левизны", "левый уклон", но сохраняло прежнее положительное значение, коль скоро дело касалось зарубежья. В словаре Ожегова (1953 г. ) слово "левый" в положительном его значении иллюстрируется примером: "левая фракция парламента", в отрицательном — на примере большевистской партии ("левый уклон"), слова "левак", "левацкий" снабжены пометкой: "(презр. )"

Правящие (да и сегодняшние) коммунисты очень своеобразно понимают и свободу, и равенство, и братство. Вместо этого упование на всевластие государства, имперские амбиции, наплевательское отношение к личности, страх перед коллективизмом, о котором они любят разглагольствовать , но который они подменяют стадностью (в этом плане интересно сравнить значение слова "клуб" в его "англицком" и советском вариантах — в первом случае это свободное объединение людей, вступивших в клуб, во втором — здание и аппарат, объединяющее на время танцев, кино или посещение библиотеки людей в большинстве своем остающихся чужими). Вспомним, какой страх у коммунистических режимов вызывало любое появление коллективизма от дружеской компании до независимого профсоюза !

Всюду, где коммунистам удавалось захватить власть, они делали это под крайне левыми лозунгами, затем следовала достаточно кровавая чистка партии и власть оказывалась в руках правых. Сегодня в России в коммунистической партии не сохранилось тех, кто исповедывал бы левые идеалы.

В других странах сегодня левый фланг занимает идеология социал-демократии, которая со времен Бернштейна, отказавшись от марксистской экономической эсхатологии, осталась верна нравственным ценностям коммунизма. Левый — не всегда абсолютно истинный, поэтому социал-демократия не всегда и везде оказывается у власти. Возникают ситуации, при которых государственные или макроэкономические интересы до некоторой степени противоречат интересам личности, тогда граждане голосуют за другие партии.

В странах "народной демократии", где компартии пришли на целое поколение позже, нежели в России, вытравить левую идеологию у себя полностью руководству не удалось, поэтому там оказалось возможным возрождение социал-демократии в значительной степени с участием бывших коммунистов. Иное дело у нас.

Правее коммунистов в России только откровенные фашисты. С самого начала фашистская идеология вербовала в свои ряды

тех, кто силу предпочитал справедливости, преклонение перед вождем — личной ответственности, а псевдокровное родство — всем остальным социальным связям. Понятие патриотизма со времен Французской революции полностью изменило свое значение. Слово "патриот" обрело там свою вторую жизнь именно тогда, когда оно стало синонимом слов "гражданин", "революционер", одним словом — "левый".

И тогда я вспоминаю, что во время второй мировой войны, когда гитлеровцами была оккупирована почти вся Европа, в сопротивление уходили люди самых различных политических взглядов: монархисты и республиканцы, коммунисты и националисты; единственным исключением были фашисты, которые везде верно служили оккупантам. А, когда, в свою очередь, союзниками была оккупирована Германия — она оказалась единственной страной, в которой не было сопротивления. Для фашистов любовь к Родине подменяется ненавистью ко всем не фашистам. Они готовы защищать православных сербов против католиков-хорватов, мусульман абхазцев против православных грузин, им милее фундаменталистский Иран и "социалистический" Ирак любой европейской христианской страны.

Архаичное преклонение перед грубой силой и жестокостью — вот основа идеологии и фашизма , и родственного ему блатного мира (см. прекрасную статью Д.С.Лихачева "Черты первобытного примитивизма воровской речи", написанную им еще на Соловках).

Поэтому фашисты в противники себе выбирают тех, над кем можно куражится, не опасаясь отпора — евреев, цыган прежде всего, потом они правда наглеют от безнаказанности и, нарвавшись на хороший отпор, на время притихают.

Сейчас Россия переживает то, что в свое время называлось буржуазной революцией. Это подразумевает:

1. Крах империй (имеются ввиду не колониальные империи) и создание на их основе национальных государств — недаром после революции французский парламент получил название Национального Собрания.

2. Создание на территориях этих государств рыночного и соответственно правового пространства.

В свое время, воспользовавшись тем, что на 2-м съезде РСДРП по некоторым вопросам Ленин и его ближайшие сторонники получили большинство голосов, и, несмотря на то, что на следующих они стабильно оказывались в меньшинстве, эта группа присвоила себе название "большевики", навязав своим противникам не выгодное с точки зрения пропаганды слово "меньшевики". Сегодня происходит то же самое — истинно левая часть политического спектра России согласилась называться правой. Так ли это хорошо?