Такое отношение к правам человека вызывалось тем, что эти права предполагались противостоящими, если не враждебными, правам государства. Но государство, в котором бюрократия не находится под самым жестким контролем общества, неизбежно "приватизируется" бюрократией, становится ее корпоративной собственностью и, следовательно, в таком государстве права государства означают фактически классовые права бюрократии.

Слова "бюрократия", "чиновничество" приобрело в русском языке явно отрицательный эмоциональный оттенок, хотя кроме партийных секретарей и работников КГБ чиновниками были и работники собесов, и директора школ, и пожарные инспектора. Эти и еще многие другие бюрократы выполняли явно необходимые людям функции. Очень хотелось бы отнести к этой же категории и прокурорских работников. Но вспомним советское время, когда жертвами нашей "юстиции" оказалось такое количество людей, сколько за это же время не смогли ограбить и уничтожить все преступные сообщества мира там, где прокуратура была подконтрольна обществу. Как обстоят дела в сегодняшней России мы можем судить только фрагментарно из случайных публикаций или по рассказам знакомых. Получается довольно мрачная картина.

"Так как бюрократия, — писал Маркс — делает формальные цели своим содержанием, то она всюду вступает в конфликт с реальными целями" . Поэтому "всеобщий дух бюрократии есть тайна". То же самое писал больше чем полвека спустя и "буржуазный" (по советским оценкам) социолог Макс Вебер: "Бюрократическое управление исключает публичность", "служебная тайна является ее идеалом".

Прежде всего сторонники прав человека предлагают отчетность и подконтрольность юстиции обществу — в лице присяжных на суде, адвокатов, прессы и общественных организаций. И это главное в судебной реформе.

Суд присяжных уже доказал свои преимущества перед различного рода "тройками". Двенадцать непрофессионалов, принимающих вердикт, это абсолютно независимая коллегия, способная оценить работу следствия на уровне здравого смысла. Если следствие не смогло убедить "человека с улицы" в том, что обвиняемый действительно виновен, значит вне суда присяжных наказан был бы тот, чья вина по меньшей мере сомнительна.

И г-н Устинов болеет отнюдь не за жертв преступлений, он понимает, что реальные цели достигаются гораздо труднее, чем формальные. И если прокуратура, да и другие органы юстиции будут реально работать, а не отчитываться первым попавшимся под руку бедолагой, то и жертв преступлений станет меньше, ибо жертва, кто бы не совершил преступление — оперативник или бандит, в конечном итоге — жертва плохой работы юстиции. А если данный чиновник будет работать по-старому, то ему придется искать другое место работы, где он сумеет справится с реальным делом (и это в первую очередь беспокоит чиновников).

Но у проблемы юстиции есть и другая сторона. Я, как инженер-технолог, знаю, что абсолютно точно нельзя разделить ни жидкости, ни газы, ни порошки, ни даже жидкость от газа — всегда в одной из фракций будет присутствовать частицы другой. Это проблема не только технологическая, но и философская, а в данном конкретном случае и юридическая. Отделить честных людей от преступников со стопроцентной гарантией невозможно.

Сегодня это делается из рук вон плохо — в тюрьмах сидят невиновные, в то время как преступники гуляют на свободе. И чем выше качество работы юстиции, тем лучше ее селективность.

Но даже в идеальном случае мы можем предположить, что либо часть преступников (пусть сколь угодно малая) окажется безнаказанной, либо наказанными будут абсолютно невинные. И нам, обществу, предстоит выбирать, помня, что таким невинным может оказаться каждый из нас или наших близких.

Есть у российской юстиции и еще одна важная проблема, полученная в наследство от прошлого — это проблема особого (военного) судопроизводства, когда вопрос виновности человека решают лица фактически подконтрольные его командованию. Такой подход предполагает армию оккупационную и рабскую одновременно, каковой российская армия сделалась еще со времен Петра I.

Почему (в мирное время!!!) грабители или хулиганы в военной форме должны подлежать особому (пристрастному!) суду? Да потому, что военным чиновникам не хочется "выносить сор из избы", демонстрировать перед обществом свои промахи и недостатки. Вне практики военных трибуналов с "дедовщиной" и своеволием офицеров в армии было бы покончить гораздо проще. И в этом случае защита подсудимых или жертв произвола (а, следовательно, и порядок в армии получают гораздо более надежные гарантии.

И не нужно бояться, что присяжные разгласят какие-либо государственные или иные тайны, достаточно в каждом конкретном случае брать с них подписку о неразглашении. Опыт, и не только российский, показывает, что гос. чиновники идут на сотрудничество с иностранными спецслужбами не менее охотно, чем это делают рядовые граждане.

Юстиция должна защищать права каждого из нас, а не привилегии бюрократии.