Лев Троцкий

Лев Троцкий.

Попытка психологического портрета

Лев Давидович Троцкий (Бронштейн) родился в 1879 г. в семье зажиточного земледельца из числа еврейских колонистов. Еще студентом вступил в революционный кружок.

Аресты, ссылки, побеги, эмиграция. Участие в революции 1905 г.

После подавления вооруженного сопротивления уходит в подполье. Начинает соперничество с Лениным за лидерство в революционном движении. Именно в это время Ленин называет его «подлейшим карьеристом», «иудушкой» и т.п.

Троцкий снова оказывается в эмиграции. Там он разрабатывает теорию перманентной революции, впоследствии принятую и Лениным.

Эта теория исходит из того постулата, что буржуазия в XX в. перестала быть революционной, и что главной силой в революции может быть только пролетариат.

. Захватив власть, пролетариат должен провести и буржуазно-демократические преобразования, и социалистические. Революция превращается в единый, непрерывный (перманентный) процесс.

Теоретиков большевизма не смущает тот факт, что в России пролетариат является меньшинством, большинством же является крестьянство, которое, согласно марксистской теории, реакционно.

После февральской революции Троцкий возвращается в Россию и примыкает к Ленину. Блестящий оратор, Троцкий становится харизматической личностью. «Он был кумиром петроградских митингов» – вспоминает о нем один из участников тогдашних событий. Троцкий почти не уступает по своей популярности Ленину.

Как только большевики захватили власть, со всеми демократическими преобразованиями февральской революции было покончено.

Во время гражданской войны он проявляет себя прекрасным и агитатором и организатором. Именно Троцкий превратил полупартизанские, полубандитские отряды в регулярную армию.

Надо сказать, что «пролетариат» понимался большевиками своеобразно. Интересы рабочего представляла партия, в которой была создана жесточайшая иерархия во главе с ее ЦК. Когда после разгона учредительного собрания рабочие-путиловцы вышли на протестную демонстрацию, эта демонстрация была расстреляна.

Невольно вспоминается некоторая аналогия с анекдотом, восходящим к средним векам: «В саду Парижской Академии спорят философы. Они обсуждают вопрос, есть ли глаза у крота.

Один из них говорит: «У крота нет глаз, потому что он ползает под землей, и глаза ему не нужны". Другой возражает: «У крота есть глаза, потому что Бог справедлив и не может никого обделить».

Тут подходит к ним садовник и говорит: «Уважаемые господа, давайте я вам принесу живого крота, и вы проверите, есть ли у него глаза». Они ему отвечают: «Пошел прочь, невежда! Мы обсуждаем идеального крота».

Реальный рабочий вовсе не интересовал наших философов. Коммунистическая партия представляла интересы некоего идеального пролетария, который существовал только в представлениях ее, партии, лидеров.

По мнению Троцкого реальный рабочий должен был подчиняться «пролетарской» диктатуре, точно так же, как крепостной рабочий со времен Петра I и до отмены крепостного права подчинялся хозяину.

Выступая на IX съезде ВКП (б) Троцкий говорил: "Эта милитаризация немыслима без милитаризации профессиональных союзов как таковых, без установления такого режима, при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить, если он не выполнит – он будет дезертиром, которого карают. Кто следит за этим? Профсоюз. Он создает новый режим. Это есть милитаризация рабочего класса". А его сторонник – Радек закончил свое выступление призывом «расстаться с буржуазным предрассудком "свободы труда", столь дорогим сердцу меньшевиков и соглашателям всех мастей».

Всякая попытка отказаться от экономического стимулирования труда неизбежно приводит к внеэкономическому принуждению – архаичному методу, присущему докапиталистической формации. (Здесь и далее подчеркнуто мной. В.Р.)

Однако кронштадтское восстание, восстание крестьян на тамбовщине, массовые забастовки на предприятиях напугали партийное руководство. В марте 1921 г. на X съезде партии был объявлен НЭП.

«Без свободного рынка крестьянин не находит своего места в хозяйстве, теряет стимул к улучшению и расширению производства. Только мощное развитие государственной промышленности, ее способность обеспечить крестьянина и его хозяйство всем необходимым, подготовит почву для включения крестьянина в общую систему социалистического хозяйства. Технически эта задача будет разрешена при помощи электрификации, которая нанесет смертельный удар сельскохозяйственной отсталости, варварской изолированности мужика и идиотизму деревенской жизни. Но путь к этому лежит через улучшение хозяйства нынешнего крестьянина-собственника. Этого рабочее государство может достигнуть только через рынок, пробуждающий личную заинтересованность мелкого хозяина» (Троцкий."Основные вопросы пролетарской революции" НЭП Сочинения. Том 12. М-Л, 1925).

Как тут не вспомнить Плеханова, который еще в 1884 г. писал по поводу теоретизирования предшественника Ленина – Ткачева: «Центральное правительство не могло бы принять никаких мер для упрочения этого равенства, даже если предположить, что оно придумало такие меры, которые упразднили бы не только писаные законы Российской империи, но и законы товарного производства.

Предположим, что ввиду этой опасности правительство «Народной Воли» не передаст захваченной им власти народным представителям и превратиться в постоянное. Тогда ему будет предстоять такая альтернатива: или оно должно будет оставаться равнодушным зрителем медленного разложения созданного им «экономического равенства» (НЭП), или оно вынуждено будет организовывать национальное производство. Решать эту трудную задачу оно должно будет либо в духе современного социализма, чему помешает как его собственная непрактичность, так и современная степень развития национального труда и привычки самих трудящихся, или оно должно будет искать спасения в идеалах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося в эти идеалы лишь то видоизменение, что вместо перувианских «сынов солнца» и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста. Но русский народ и теперь уже слишком развит, чтобы можно было льстить себя надеждою на счастливый исход таких опытов над ним». (Плеханов Г.В. Избр. фил. произведения. Т. I. с.105). (К большому сожалению, Плеханов в последней фразе оказался не прав).

Далее Плеханов цитирует Энгельса: «Из того, что Бланки всякую революцию представлял себе в виде «вспышки» небольшого революционного меньшинства, сама собою следует необходимость революционной диктатуры после удачного переворота; конечно, диктатуры не целого революционного класса, пролетариата, но небольшого числа тех, которые совершили «вспышку» и которые сами, еще ранее того, подчинялись диктатуре одного или немногих избранных» (М. Э. т. 18. с. 527).

В 1923 г., когда стало ясно, что Ленин уходит из жизни, в руководстве началась ожесточенная борьба за власть. Осенью 1924 г. Троцкий публикует свои «Уроки Октября». Книга эта была направлена, прежде всего, против Каменева и Зиновьева, которые в тот момент поддерживали Сталина. В борьбе с Троцким его противники начали раскручивать сталинскую харизму, названную впоследствии «культом личности».

Как всякие начетчики, они считали, что партия не сумеет обойтись без теории, себя они считали теоретиками. Сталин же на эту роль явно не годился. Как Генеральный секретарь он занимался работой, не интересной для них – расстановкой партийных кадров. Созданная Лениным и Троцким, «партия нового типа», не могла доверить низам выборы на сколь-нибудь важные посты.

Сталин не простил своим былым соратникам такого самомнения.

Цену же теоретическим трудам Каменева, Зиновьева, Бухарина показало будущее – согласно их представлениям они, очевидно, не должны были кончить свои дни в расстрельных камерах. Но это произойдет потом.

А пока они боятся Троцкого-теоретика, Троцкого-харизматика. Боятся они еще не за свою жизнь, да и вероятнее всего Троцкий, отнюдь не страдавший комплексом неполноценности, просто оттеснил бы их от власти. Этого они и бояться.

А Троцкий пока теоретизирует: «Оказалось, что при отсутствии партии, способной руководить пролетарским переворотом, самый этот переворот становится невозможным.

Стихийным восстанием пролетариат не может взять власть: даже в высоко-индустриальной и высоко-культурной Германии стихийное восстание трудящихся (в ноябре 1918 года) оказалось способно лишь передать власть в руки буржуазии. Имущий класс способен овладеть властью, выбитой из рук другого имущего класса, опираясь на свои богатства, на свою "культурность", на свои неисчислимые связи со старым государственным аппаратом. Пролетариату же ничто не может заменить его партии» (Итоги Октября. Л. 1991 с.70). О профсоюзных объединениях он умалчивает. Профсоюзы – ведь они существуют для того, чтобы улучшать жизнь рабочих, а вовсе не для того, чтобы он, Троцкий, осуществлял свои идеалы. Скучно с этими профсоюзами.

Маркс мог быть и не прав, но сущность марксизма заключается в том, что «бытие определяет сознание», а не сознание партии – союза единомышленников, определяет бытие народа.

Далее: «Сущность этого лже-марксизма состояла в том, что он условную и ограниченную мысль Маркса, – «передовые страны показывают отсталым образ их будущего развития», – превратил в некоторый абсолютный, сверх-исторический, по выражению Маркса, закон, и на этом законе пытался обосновать тактику партии рабочего класса. При такой постановке вопроса не могло, разумеется, быть и речи о борьбе русского пролетариата за власть до тех пор, пока экономически более развитые страны не создали для этого «прецедента» (там же, с.74).

И опять – представление, согласно которому происходит смена исторических формаций, это не «условная и ограниченная мысль», а центральное положение марксизма.

В своем дневнике (март 1935 г.) Троцкий снова возвращается к вопросу о большевистском  перевороте: «Не будь меня  в  1917 г. в  Петербурге, Окт[ябрьская]   рев[олюция]  произошла  бы  –  при  условии  наличности  и руководства Ленина. Если б  в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы  и Окт[ябрьской] революции: руководство большевистской партии помешало бы ей  совершиться (в  этом  для  меня нет  ни  малейшего сомнения!) (Дневники и письма. М. 1994, с.103). Он по-прежнему уверен, уже даже не партия, а один-два человека решают судьбу народа. Так, вопреки Марксу, иногда случается, но народу это счастья не приносит.

После публикации «Уроков Октября» Троцкого (и его наиболее активных сторонников) постепенно снимают со всех постов. В январе 1928 г. отправляют в ссылку в Алма-Ату, а затем в 1929 г. вообще высылают из Союза.

Таким образом, оказалось, что Троцкий не виноват, ни в коллективизации, ни в массовых репрессиях, ни в военных просчетах 1941 г.

Почему же он проиграл? Несмотря на некоторые свои заявления, Троцкий продолжал верить в непогрешимость партии. В своей борьбе именно к ней он и обращался. При этом он вовсе не понимал, что созданная, в том числе и им, партия в действительности совсем не такая, какой ее рисовала пропаганда. Сталин же обращался к аппарату.

Если в подпольные организации шли люди воодушевленные идеями, то в правящую партию шли совсем из других соображений. Да и революционеры с подпольным стажем, придя к власти, почувствовали ее вкус. Теперь борьба велась не столько за идеи, сколько за статус в государственном аппарате.

«Режим большевистской партии, особенно до прихода к власти, представлял, таким образом, полную противоположность режиму нынешних секций Коминтерна, с их назначенными сверху "вождями", совершающими повороты по команде, с их бесконтрольным аппаратом, высокомерным по отношению к низам, сервильным по отношению к Кремлю» (Троцкий. Преданная Революция М.1991). Думал ли Троцкий об этом в октябре 1917г.?

 «Во время длительного «междуцарствия», созданного болезнью Ленина, эта работа велась неутомимо и осторожно…

Ответственные работники партии и государства подбирались под одним критерием: «против Троцкого». После смерти Ленина процесс персонального отбора спустился этажом  ниже. Уже нельзя было занять пост директора, секретаря цеховой ячейки, председателя волисполкома, бухгалтера, переписчицы, не зарекомендовав себя антитроцкистом. Так сформировался особый вид карьеризма, который позже получил наименование «антитроцкизм» (Моя жизнь. Т.2. .М.1990, с.241).

Словечко «междуцарствие» у Троцкого почему-то не входит в противоречие с понятием «диктатура пролетариата».

«Рабочее государство владеет всей железнодорожной сетью, всеми промышленными предприятиями и, за второстепенными исключениями, ведет на этих предприятиях хозяйство за собственный счет. Вся система кредита сосредоточена в руках государства. Внешняя торговля составляет государственную монополию. Каждый, кто способен трезво и без предвзятости оценить эти результаты пятилетнего существования рабочего государства, должен будет сказать: да, для отсталой страны это весьма большой социалистический успех». ("Основные вопросы пролетарской революции".(НЭП) Л. Троцкий. Сочинения. Т.12 М.Л. 1925).

«Несомненно, что пролетариату удалось удержать свою  власть и вместе с нею национализацию заводов и фабрик в течение 1918–1920 гг. только потому, что одновременно с ним крестьянство боролось против тех же врагов за захваченную у них землю» (Моя жизнь. с. 9).

Насчет крестьян с Троцким можно согласиться. Что касается отождествления власти пролетариата и огосударствливания «фабрик и заводов», то одно логически не следует из другого.

«Государство владеет» – это абстракция. Управляют всем этим чиновники. Рабочий не может наказать неугодного ему чиновника, ну хотя бы переписчицу (машинистку).

А если не может, какой он тогда хозяин? Если бы Троцкий сказал: «Чиновничье государство …» он был бы прав. Рабочие оказались объектом эксплуатации этого государства, причем в гораздо большей степени, чем государства буржуазного.

Тем не менее, Троцкий и в 1935 г. повторяет старую песню: «Несмотря на чудовищное бюрократическое перерождение, советское государство все еще остается историческим орудием рабочего класса, поскольку обеспечивает развитие хозяйства и культуры на основе национализированных средств производства и тем самым приготовляет условия для действительной эмансипации трудящихся путем ликвидации бюрократии и социального неравенства».

Крестьянство поддерживало большевиков вплоть до окончания гражданской войны, оно терпело даже полюдье (продотряды). Конечно, случались и эксцессы. Но как только те, кто хотел вернуть себе полученную крестьянами землю, были разгромлены, начались массовые крестьянские восстания, которые заставили правящую бюрократию перейти к новой экономической политике – НЭПу.

За это время крестьянство было разоружено, карательные органы усиленны и реорганизованы. Началась коллективизация, и крестьянство оказалось в еще более тяжелом положении, чем рабочий класс.

26 ноября 1926 г. Троцкий, которого в октябре 1927 Троцкого вывели из ЦК, со всех властных постов уже сняли ранее, записывает в дневнике: «Противодействующие реставрации тенденции: а) страх мужика перед тем, что помещик как ушел с капиталистом, так и вернется вместе с ним; б) фактическое сохранение власти и важнейших средств производства в руках рабочего государства, хотя бы и с крайними извращениями; в) фактическое сохранение руководства государством в руках коммунистической партии, хотя бы и преломляющей в себе молекулярную передвижку классовых сил и сдвиг политических настроений.

Из сказанного вытекает: говорить о термидоре как о совершившемся факте было бы грубым искажением действительности. Дальше внутрипартийных репетиций и теоретической подготовки дело не пошло. Материальный аппарат власти не сдан другому классу» (Дневники и письма. с.13).

«Несмотря на чудовищное бюрократическое перерождение, советское государство все еще остается историческим орудием рабочего класса, поскольку обеспечивает развитие хозяйства и культуры на основе национализированных средств производства.

В этом смысле можно с полным правом сказать, что диктатура пролетариата нашла свое искаженное, но несомненное выражение в диктатуре бюрократии». (Бюллетень оппозиции. №43. 1.02. 1935).

С упорством, достойным лучшего применения, Троцкий выстраивает ассоциативный ряд: «государственное» – «национализированное» – «принадлежащее рабочим». Ассоциации помогают сформировать гипотезу, которая требует дальнейшего подтверждения практикой, но не могут являться доказательством.

В 1935 г., давно высланный из СССР, он уже несколько по-другому смотрит на партию: «Сталин вел борьбу за сосредоточение власти в руках бюрократии, за вытеснение из ее рядов оппозиции; мы же вели борьбу за интересы международной революции, противопоставляя себя этим консерватизму бюрократии и стремлению к покою, довольству, комфорту. …Сталин не может мириться, он вынужден идти до конца по тому пути, на который его поставила бюрократия». (Там же. с. 91, 92).

Разгромив и выслав Троцкого, те, кто реально воплощал «пролетарскую» диктатуру, продолжили свои внутренние разборки. В немилости у Сталина оказались теперь Зиновьев и Каменев.

В десятилетнюю годовщину победы «социалистической» революции Ленинградский градоначальник Зиновьев решил продемонстрировать Сталину поддержку, которую имеет оппозиция. Ему удается в своей вотчине (Ленинграде) провести антисталинскую демонстрацию. Троцкий так комментировал это событие:

«Свое недовольство рабочая масса Ленинграда демонстрировала в форме платонического сочувствия по адресу вождей оппозиции, но она еще не была способна помешать аппарату расправиться с нами. На этот счет я не делал себе никаких иллюзий. С другой стороны, манифестация должна была подсказать правящей фракции необходимость ускорить расправу над оппозицией, чтоб поставить массу перед совершившимся фактом». (Троцкий. Моя жизнь,  Т. 2. М. 1990 с. 278).

Сама демонстрация в защиту оппозиции стала возможной только потому, что Зиновьев возглавлял ленинградский аппарат. Троцкий, писавший свои воспоминания уже в эмиграции, кое-что начинает понимать.

Авторская вставка: В конце 1952 г. моего отца, который в молодости жил в Ленинграде допрашивали, участвовал ли он в троцкистской демонстрации в октябре 1927 г. Отец сказал, что не участвовал. На вопрос: «Как вы могли не подчиниться партийному руководству города?», отец ответил «Был в командировке». Слава Богу, пока шло дело, Сталин умер, и отца оставили в покое.

Не прошло и трех месяцев после этой демонстрации, и Троцкий был сослан в Алма-Ату. Оттуда он пишет одному из своих бывший соратников: «Чего больше всего боялся Ленин в  последние  годы своей жизни, так  это круговой поруки таких аппаратчиков и чиновников, вооруженных всеми ресурсами правящей партии и государственного аппарата… С  пролетарским  ядром партии,  с рабочим  классом мы смычку  найдем, сколько бы  нас ни травили и как  бы нас  ни  огораживали. Ни большевистской традиции, ни пролетарских кадров большевизма мы вам не отдадим».  (Письма из ссылки. М. 1995. с.163).

Оптимизму Троцкого остается только удивляться. Не сам ли он утверждал необходимость цензуры: «Неуклонно бороться (при помощи цензуры, а главным образом, тех же партийно-советских редакций, издательств и критиков) с реакционной и мнимо-попутнической литературой, – вот что должна делать партия… При бдительной революционной цензуре – широкая и гибкая политика в области искусства чуждая кружкового злопыхательства. Разумеется, цензура сейчас – нужная и важная вещь. Порою бывает необходимо просто запретить издание и распространение явно контрреволюционной вещи. («Правда», от 15, 16 сент. 1923).

В данном случае речь идет о цензуре литературной, необходимость политической цензуры никто даже не обсуждал. Судебная власть в условиях диктатуры «пролетариата» была подчинена партийному руководству.

И при таких условиях Троцкий в 1928 г. мог надеяться на победу своих сторонников?!

Не сам ли он, в свое время, боролся за диктатуру «пролетариата», в троцкистско-ленинском ее понимании, как систему полной независимости правящей верхушки от кого бы то ни было? Оказалось, что с помощью своих креатур на местах Сталин мог формировать составы съездов, на съездах выбиралось угодное ему ЦК, которое и назначала угодных ему людей на все высшие должности. Еще в резолюции XII съезда (апрель 1923 г.) указывалось: "Диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его передового авангарда, т.е. Компартии" (КПСС в резолюциях. Т.3. с.53).

Высланный в Алма-Ату, Троцкий напишет: «Отказаться от политической деятельности, это значило бы отречься от борьбы против удушающего партийного режима, который отражает возрастающее давление враждебных классов на пролетарский авангард». (Дневники и письма, с.40). Какие же это «враждебные классы» давили на «пролетарский авангард», режим которого стал удушающим? И для кого он стал удушающим? Для Троцкого? А каково было при этом режиме самому пролетариату?

«Отказаться от политической деятельности значило бы прекратить борьбу против слепоты нынешнего руководства ВКП» – это написано уже за границей (Моя жизнь).

Еще жестче он напишет в1936 г.

«Бюрократия победила не только левую оппозицию. Она победила большевистскую партию. Она победила программу Ленина, который главную опасность видел в превращении органов государства "из слуг общества в господ над обществом". Она победила всех этих врагов - оппозицию, партию и Ленина - не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции. Такова разгадка советского Термидора…»

«За невежеством, ограниченностью, упрямством, враждебностью отдельных лиц можно было пальцами нащупать социальные черты привилегированной касты, весьма чуткой, весьма проницательной, весьма инициативной во всем, что касается ее собственных интересов. Это Троцкий напишет в своем дневнике в мае 1935 г. (Дневники и письма с.128).

Вспомнил-таки Плеханова и его предупреждение насчет «социалистической касты», а может и Энгельса: «Идея» всегда посрамляла себя, как только отдалялась от «интереса» (М. Э. т.2, с.89).

Сделай сталинская родительница в свое время аборт, роль вождя исполнил бы кто-нибудь другой. Вся идея представительной демократии заключается в том, чтобы оградить рядового человека от властной вертикали. Пока Троцкий был почти на самом ее верху она, вертикаль, ему нравилась. Потеряв пост, став рядовым гражданином страны, он не понял, что порочна сама идея всевластия бюрократического аппарата. Во всем оказались виноваты Сталин и его приспешники.

Сентябрь 1928 г.: «Цель оправдывает средства. Но цель должна быть классовой, революционно-исторической, тогда и средства не могут быть нелояльными, бесчестными, гнусными» (Письма из ссылки, с.173).

А идиотскими? Сколько людей сожгла инквизиция? И все ведь ради великих целей! Несомненно, что находились люди, которые на этих кострах грели себе руки. Фанатики всегда прокладывают дорогу прохвостам. Давно известно, что средства, которые нужно оправдывать целью, ни к чему хорошему не ведут.

Маркс и Энгельс «предугадывали» мировую революцию. I Интернационал был призван ее пропагандировать, знакомить друг с другом революционных деятелей. Но они резко выступали против тех, кто надеялся насильно навязать людям счастье.

Да и так ли бескорыстны были большевистские руководители? Да, первоначально они не соблазнялись «большими пайками», но сам факт, что они создали террористическую систему, карающую любого, кто с ними был не согласен, говорит о том, что их волновала не столько социальная несправедливость, сколько желание сделать по-своему – ими руководила ницшеанская «воля к власти». Социал-демократы, те, действительно, сочувствовали рабочим. Именно поэтому большевики и считали их своим основным противником. Большевики же, и Троцкий не в последнюю очередь, считали свободу труда «дорогую сердцу меньшевиков и соглашателям всех мастей»  буржуазным предрассудком.

«Величайшая историческая сила оппозиции, при ее внешней слабости в настоящий момент, состоит в том, что она держит руку на пульсе мирового исторического процесса, ясно видит динамику классовых сил, предвидит завтрашний день и сознательно подготовляет его». (Моя жизнь. М. 1990 т.2. с. 15). Это Троцкий пишет в 1929 г. Он уже выслан из России. Если Троцкий и его последователи в 1929 г. «держат руку на пульсе мирового процесса», то, как они раньше не поняли, что произойдет в ЦК собственной партии?

О многом могут сказать и немногочисленные литературные заметки его дневников:

     «Роман Алексея  Толстого "Петр  Первый"  есть  произведение замечательное  –  по  непосредственности  ощущения  русской  старины…  Но несомненно, что именно революция  –  по закону контраста –  научила его (не его  одного) с особой   остротой  чувствовать   русскую  старину,  с   ее   своеобычностью, неподвижной,  дикой,   неумытой.  Она  научила  его   чему-то  большему:  за идеологическими  представлениями,  фантазиями, суевериями  находить  простые жизненные   интересы   отдельных   социальных   групп    и   их   социальных представителей. Толстой с большой художественной проницательностью раскрывает подоплеку идейных конфликтов Петровской эпохи». (Дневники и письма, с.96, запись 9 марта 1935 г).

Такой ли контраст с петровской эпохой? Современники (Мандельштам, Пастернак), не считая себя социальными теоретиками, находили в фигурах Петра и Сталина нечто общее.

                                       Пастернак.

                               Столетье с лишним — не вчера,

                               А сила прежняя в соблазне

                               В надежде славы и добра

                               Глядеть на вещи без боязни.

                                              Хотеть, в отличье от хлыща

                                              В его существованьи кратком,

                                              Труда со всеми сообща

                                              И заодно с правопорядком.

                               И тот же тотчас же тупик

                               При встрече с умственною ленью,

                               И те же выписки из книг,

                              И тех же эр сопоставленье.

                                              Но лишь сейчас сказать пора,

                                              Величьем дня сравненья разня:

                                              Начало славных дней Петра

                                              Мрачили мятежи и казни.

                               Итак, вперед, не трепеща

                               И утешаясь параллелью,

                               Пока ты жив, и не моща,

                               И о тебе не пожалели.

                                                             1931 г.

Троцкий, в отличие от Сталина, роман А.Толстого не понял. А Сталину он понравился. Потом будет фильм «Иван Грозный», и сталинские рассуждения о прогрессивности опричнины, но Троцкий до этого уже не доживет.

В марте 1935 г. в Москве был арестован младший сын Троцкого Сергей. Был он инженером, политикой он не интересовался. Когда Троцкого высылали из Союза, Сергей эмигрировать не захотел и остался в Москве. Преподавал в институте. Его сослали в Красноярск, где он работал инженером. Через год снова арестован, осужден и отправлен в Воркутинский лагерь. Оттуда снова возвращен в Красноярск, и в конце октября 1937 г. расстрелян. (О Сергее Седове см. «Милая моя ресничка» СПб. НИЦ «Мемориал» 2006, там же сообщаются сведения о других родственниках Л.Д., большинство из которых погибло в 30-х годах).

В начале апреля 1935 г. Троцкий узнает об аресте сына и часто вспоминает о своем Сереже. Сохранились записи в его дневнике. Весь  апрель он почти ежедневно упоминает о сыне. 3-го апреля: «Наталья (Седова, жена Троцкого, мать Сергея), сказала: "Они его [Сергея] ни  в  каком  случае   не  вышлют,  они  будут  пытать  его,  чтоб  добиться чего-нибудь, а затем уничтожат...». Сталин по своей натуре мог сделать с кем угодно все, что угодно. Но возможность это делать ему обеспечила теория «перманентной революции» и «диктатуры пролетариата».

Тогда же: «С  какой непосредственностью и  проникновенностью Н[аталья] представила Сережу в тюрьме: ему должно быть вдвойне тяжело, ибо его интересы совсем вне политики,  и у  него,  поистине, в чужом  пиру  похмелье. Нат.  вспомнила даже Барычкина:  «отомстит он  ему теперь!».

Барычкин – бывший мытищинский  рабочий,  окончательно  испортившийся  и  исподличавшийся  в  ГПУ. (Дневники и письма с.111). С Барычкиным у Сергея произошло столкновение еще тогда, когда его отца высылали в Алма-Ату. ГПУ (ранее ЧК) – «Меч пролетарской диктатуры». Что же он сотворил с представителем класса-гегемона! А ведь до того, как Троцкий впал в немилость, о чекистах говорили то же самое. Но тогда Лев Давидович им не верил – мало ли что говорят буржуи. Лес рубят – щепки летят.

9 апреля Троцкий вдруг вспоминает о семье Романовых. В Москве его тогда не было, и он узнал о событии post factum. «Решение было не только целесообразным, но и необходимым. Суровость расправы  показывала  всем,  что   мы  будем  вести  борьбу  беспощадно,  не останавливаясь ни  перед  чем.  Казнь царской семьи нужна была не просто для того,  чтоб запугать, ужаснуть,  лишить надежды врага, но и для того,  чтобы встряхнуть  собственные  ряды» – повязать кровью?

10 апреля: «Сегодня … я обдумывал  разговор  с Лениным  по  поводу суда над царем.  Возможно,  что у Ленина, помимо соображения о времени было  и другое  соображение,  касавшееся  царской  семьи.  В  судебном порядке  расправа над семьей  была бы,  конечно,  невозможна.  Царская  семья  была  жертвой  того принципа, который составляет ось монархии: династической наследственности».

И сразу же вслед эа этим: «О Сереже никаких вестей и, может быть, не скоро придут».

Понял ли Троцкий, что все, сделанное им и Лениным в октябре 1917 г., привело только к тому, что обеспечило возможность расправы над его не в чем неповинным Сережей и еще тысячам таких, как он. Очевидно, не понял.

«… Переименование бюрократии в класс никуда не годится. Если бонапартистская сволочь – класс, значит она не случайный выкидыш, а жизнеспособное дитя истории. Если ее мародерство и паразитизм – «эксплуатация», в научном смысле слова, значит, бюрократия имеет перед собою историческое будущее, как необходимый правящий класс в системе хозяйства. Вот к чему приводит нетерпеливое возмущение, освободившееся от марксистской дисциплины!» (Еще раз о природе СССР, Бюллетень оппозиции. Январь 1940).

Теория никуда не годится, если выводы, сделанные на ее основании Льву Давидовичу не нравятся. Ведь тогда и перманентная революция, и вся большевистская деятельность Троцкого, в лучшем случае ни к чему не привела. А если еще вдуматься, то окажется что бюрократическая эксплуатация будет почище буржуазной.

25. 03. 1935. «Главным тормозом, помешавшим Клемансо  (как и многим другим французским интеллигентам)   двинуться   от   радикализма   вперед,   был рационализм. Ограниченный, скаредный,  плоский  рационализм  стал  давно бессилен  против церкви,   но   зато   превратился   в   надежную   броню   тупоумия   против коммунистической  диалектики» (выделено Троцким) (с.102). (Бог с ним, с Клемансо, нам интересно отношение Троцкого к рационализму). Насчет церкви французские интеллигенты добились того, чтобы она не мешала дальнейшему развитию страны. А вот к чему может привести коммунистическая диалектика, французы поняли гораздо лучше Троцкого.

 «Коммунистической диалектика», никакой логической (рациональной) критики не выдерживала.

7 июня 1935. «По  поводу  ударов, которые выпали  на  нашу  долю,  я  как-то  на днях напоминал Наташе  жизнеописание протопопа  Аввакума. Брели они вместе  по  Сибири, мятежный  протопоп  и его верная протопопица,  увязали в снегу, падала бедная измаявшаяся женщина в сугробы. Аввакум рассказывает: "Я пришел, – на  меня,  бедная, пеняет, говоря: "Долго ли муки сия, протопоп, будет?" И я говорю: "Марковна, до самыя смерти". Она же, вздохня, отвещала: "Добро, Петрович, еще побредем» (с.141).

Вот, пожалуй, и ответ на вопрос, почему Троцкий так ничего и не понял. Перед нами не политический лидер, а религиозный фанатик. Только вместо слов «Бог», «писание», «Сатана» он употребляет – «коммунистическая диалектика», «диктатура пролетариата», «национализация», «буржуазия».

В прочитанной 7 мая 1918 года лекции "О русском уме" И.П. Павлов, обращаясь к аудитории, говорил: "Вы видите, до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова, и ими оперирует… Мы действительно живем словами… Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни» (Павлов И.П. Рефлекс свободы. СПб 2001. с.115).

Павлов видел массовое увлечение словами, не имеющими под собой реального наполнения, оперирование, которое в России издревле называлось «духовностью», а впоследствии «идейностью».

Только что высланный из Союза, Троцкий вспоминает свою военную деятельность: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До сих пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии, и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади. Но армия все же не создается страхом.

Царская армия распалась не из-за недостатка репрессий… Сильнейшем цементом новой армии были идеи Октябрьской революции. (Моя жизнь. т.2. с.241).

Возможно, люди иногда и ведут себя как «злые бесхвостые обезьяны», но не Троцкому так говорить.

Были ли в России кроме Павлова те, на кого слова не оказывали такого гипнотического воздействия? Безусловно, были. Не только Павлов или уже цитированный мною Плеханов. Были целые партии – кадеты, меньшевики. К сожалению, их влияние не могло предопределить дальнейшее развитие событий.

Младшим братом Троцкого можно назвать и, популярного среди молодежи, Че Гевару Их судьбы во многом сходны. Как и Троцкий, Че принимал активное участие в революции (кубинской). Как и Троцкий, пролил немало крови. Как и Троцкий, разочаровался в ее, революции, результатах. По сути оба они начинали революцию в слаборазвитых странах, в надежде принести ее из деревни в город. Че Гевара оказался счастливей Троцкого – он погиб в борьбе с врагами, а не был уничтожен своими соратниками.

А город? Город, он мыслит по-другому. Когда в России революционеры строили «партию нового типа», в Англии на одном из рабочих собраний произошел такой забавный инцидент. Докладчик, журналист из Социал-демократической федерации, излагал теорию социализма. Когда он кончил, поднялся один рабочий из Йоркшира и сказал: «По-вашему выходит, что при социализме хлеб будет доставляться из государственных пекарен. Это нам, йоркширцам, не подходит. Мы привыкли, чтобы жена пекла нам хлеб дома. Если социализм означает, что государство будет навязывать этот хлеб, то нам социализм не подходит».

Докладчик ответил, что социалистическое правительство желающим будет выдавать вместо хлеба муку. – В таком случае я не имею ничего против социализма, – резюмировал йоркширец» (И.М. Майский. Путешествие в прошлое. М. 1960).

Англичанина «хитрым» словом не проведешь, он сопоставит его с реальностью.

                                           11.06.08.